Я просто поверить не могу, что согласился.
Кирен чувствует себя Избранным. Перед ним открывают почти любую дверь, и хотя никогда не оставляют одного, это не имеет никакого значения. Он уже и думать забыл о том, сколько боли может вытягивать. Затыкая нос чистой ваткой, переходить из комнаты в комнату (читай, из клетки в клетку), надеясь, что будет хотя бы небольшая передышка. Но их почти никогда не бывает.
Он думает, что Оуэн сидел так же, как эти несчастные. Кирен хочет помочь, но не знает как: если бы удалось стащить ключи, он бы их выпустил, не знает, как, но выпустил бы, что-нибудь придумал.
Они ненавидят его - это сразу чувствуется, только Рен ведь не делает ничего плохого. Шьёт, обеззараживает, прикасается к руке и вытягивает столько, сколько может унести. Иногда его подвозят, но чаще приходится шагать по заснеженному мосту, а потом двигаться в направлении города, пока кто-нибудь... Ему почти всегда везёт, если так можно сказать. Ни одного маньяка и извращенца. У хрупкого тонкого юноши часто спрашивают, откуда и куда он направляется, но Кирен отвечает лёгкой улыбкой и что-нибудь придумывает прямо на ходу, а потом отрубается и ужасно медленно плетётся до дома, когда его наконец-то выбрасывают на нужном повороте.
Кирен стал более скрытным. У него никогда не было много знакомых или друзей, но никого, кто знал бы, чем мальчик-лёд занимается в свободное от учёбы время. Ничего личного, просто Кирен замёрз вместе с Ситкой. Он любил тепло и полуденное солнце, громкий смех матери, бороду деда и его цветастую рубашку, любил обниматься с медведем, которого кормили всем табором, а теперь...
Он чувствует себя чужим, чужим и ненужным. Кирен жалеет, что мать не забрала его с собой.
А потом вспоминает про отца и....
***
- Отвали.
- Я всего лишь хочу помочь...
- Я сказал отвали.
Кирен тяжело вздыхает, но подходит к мужчине, проверяет пульс и слушает сердце, не обращая внимание на грязную брань, которая сыплется на него из слабых. посиневших губ. Одно небольшое усилие...
Брань прекращается.
Потрясённый, мужчина молчит, не смея прервать мальчика, что упорно кусая губы, заставляет его позабыть о боли хотя бы ненадолго. Вот она отпускает его, ускользает и уставшего тело.
После посещения Кирена в камерах становится тихо. Всё засыпает, словно не было криков, ругани и ударов током, словно нет места спокойнее, чем эти тёмные коридоры.
Он раскладывает свои инструменты, прежде чем собрать, тщательно стерилизует каждую деталь, думая, что раньше не стал бы так усердно оттирать каждый использованный шприц, словно одно прикосновение к этим несчастным оставляет неизгладимые следы боли на стекле и металле.
Ему хочется как можно скорее уйти. Он не должен столкнуться с Данте. он просто не может встретиться с ним, отвечать на вопросы, смотреть в глаза. И пока Кирену невероятно везёт. Он снимает халат и одевает свою рубашку, методично застегивая крохотные пуговицы деревенеющими от холода пальцами - одно из последствий чрезмерных усилий по спасению других. Поправляет джинсы и натягивает тёплый свитер, пытаясь вспомнить, куда делась куртка и рюкзак. Кажется, последний лежит под столом, и мальчик вздыхает, опускается на колени и лезет под стол, чтобы забрать припрятанную вещь. Попутно он раскрывает боковой карман, чтобы найти ключи от дома на случай, если они всё-таки не были потеряны, когда его бесцеремонно выволакивали из больницы и кидали в автомобиль, чтобы доставить на базу.
О таком они с Данте не договаривались.
На полу ещё холоднее, свитер, кажется, совсем не греет. Сейчас бы под плед, в тепло, укутаться и отдыхать, но нет, он будет идти по холодной улице, устало перебирая ногами. Он может упасть где-нибудь по дороге, но никому не будет до него дела, но никому не будет до него дела, никто не захочет с ним возиться. Попросту не станет. А когда Шеппард, возможно, вспомнит о нем, будет слишком поздно.
Кирен представляет своё тело в морге. Холодное. Неподвижное. Бесчувственное. Заслужившее вечный отдых.
Ему ещё слишком рано становиться таким.

Отредактировано Kieren Shelby (Чт, 11 Дек 2014 13:32:15)